Глоток огня - Страница 24

Некоторое время он лежал, потом с усилием поднялся. Его сильно шатало. Зрение мало-помалу возвращалось. Совсем близко он увидел половину «-Ауди», срезанную ровно точно бритвой. Такие ровные срезы – визитная карточка ледовиков.

Растворенного Родион так и не увидел. В момент взрыва ледовика тот оказался слишком близко от дерева. Теперь ни дерева, ни растворенного уже не было.

Делмэна Родион обнаружил метрах в десяти. Тот успел немного отбежать, но вспышка нагнала его. Он лежал лицом вниз. Родион подошел к нему, перевернул. Волосков был жив, глядел на Родиона не с ненавистью, а с острым удивлением. В глазах у него была обида умного человека, не любящего прощать себе ошибок.

Почему все так вышло? Он все рассчитал, все проанализировал, все было для него ясно как день. Все люди были расставлены на доске как шахматные фигуры. Заручился всеми поддержками, избавился от всех значимых врагов, всех перехитрил, предусмотрел все случайности. Заработал если не все, то очень многие деньги. И к мести своей приготовился. Одного он только не учел – что в гадком скверике у дерева окажется шныр, с которым нельзя договориться, потому что он хочет только правды и служит каким-то своим, непонятным делмэну ценностям. Это была совсем другая логика, которой Волосков при всем своем уме не мог постичь.

– Я ухожу, – сказал Родион.

Делмэн равнодушно молчал, тихо ненавидя его. Но Родион не ушел, хотя и обещал. Напротив, наклонился и тихо спросил:

– Что ведьмарям нужно в Екатеринбурге?

Волосков не ответил. Глядя в близкие глаза Родиона, он неожиданно вспомнил другие, чем-то очень похожие глаза. Это были глаза Гая, когда он впервые заглянул к нему с одним своим товарищем. Этот товарищ, человек очень ушлый кстати, первым и узнал, что где-то в Москве есть какие-то «форты», которые играют в подростковые игры с топориками, арбалетами и летающими собачками, но, говорят, имеют средства и порой ими даже делятся.

Товарищ решил взять быка за рога, и бык был, казалось, не против, потому что смотрел на них и улыбался.

«Что вам нужно? – спросил он. – Можете переходить сразу к сути, минуя вежливость».

«К сути? Дайте мне денег! Много!» – твердо и даже весело сказал товарищ Гаю.

«Хорошо, – легко согласился Гай. – Дайте ему много денег! Только проследите, чтобы он все съел… Ингвар, можно вас потревожить?»

Товарищ Волоскова весело засмеялся, но оказалось, что напрасно. Гай не шутил. Съесть товарищ смог только шестьсот тысяч, хотя берсерки Тилля очень ему помогали, очень волновались за него и, болея за его успех, даже смазывали купюры медом. Потом стонущего товарища унесли, а Гай вдруг вспомнил, что приходил-то он не один, и повернулся к Волоскову, который тогда еще не был делмэном, а был просто бойким молодым человеком, выпускником престижного экономического вуза. Теперь Волосков смирно стоял и, бледнея, смотрел на топорик, казавшийся игрушечным в мощной лапе берсерка. Правая коленка у Волоскова сама собой подергивалась.

«Готов много работать, мало говорить, не хаметь и все понимать с первого раза?» – спросил Гай.

Волосков пугливо взглянул на него и торопливо закивал. В бесцветных зрачках Гая появилась скука. Он хорошо знал людей этого типа. Прекрасные люди, верные и исполнительные. Во всяком случае, до мгновения, пока им не предложат больше. Но шныры ничего не предложат.

«Хорошо. Тогда забирай тот миллион, что не доел твой друг… Нет-нет, закрой рот! Доедать не надо! Если проголодался, дома съешь. Иди!.. И приходи завтра! Тебе скажут, что делать».

Волосков взял деньги и ушел, с каждым шагом все меньше оставаясь Волосковым и все больше становясь делмэном.

И вот теперь ясные глаза Родиона пугали делмэна ничуть не меньше глаз Гая.

– Тот человек, который был со мной… Павел… где он? – спросил Волосков.

– Растворенный? Мертв, – ответил Родион.

– А эльб?

– Уничтожен.

Делмэн закрыл глаза – отчасти потому, что ему было больно, но больше потому, что боялся Родиона.

– Когда-то Павел играл в городском оркестре. Я говорил ему, чтобы он не подселял эту личинку, но он хотел писать музыку… Хорошую музыку… Белдо обещал, что все так и будет. Но эта личинка… она совсем не помогала… Почти сразу на шее у Павла появилась небольшая ранка. Он прятал ее под шарфом. Касался ее – и ему становилось очень хорошо. Он смеялся, бегал, глаза у него загорались. Хватал инструмент, начинал играть. Но плохо, не лучше, чем раньше… Потом постепенно выцвел. Уже не бегал. Сидел часами, раскачивался и тер, тер эту ранку… Поначалу он боролся с собой… Обещал мне этого не делать, но все равно делал… Я не мог остановить его. Вскоре он уже ничего не понимал. Был как какое-то животное. Пинай его, не пинай… Но меня узнавал и даже по-своему любил.

Родион слушал его, прищурившись.

– И тогда ты повел своего друга на смерть к пнуйцам? – спросил он.

Волосков заерзал лопатками по земле. Ему стало очень неуютно.

– Почему на смерть? Он сам должен был их прикончить! Хотя что теперь… Не человек уже, – угрюмо огрызнулся он.

Родион зачерпнул носком ботинка раскисшую листву:

– Твоему приятелю подселили очень простого эля. Усеченку. Эльбом я назвал его так, шутки ради. Никакого сложного обмана он бы не потянул. Оттого и вздутие это было на шее, что эль поставил ему «кнопку».

– Как? – не понял делмэн.

– Ну не в буквальном смысле кнопку, как крысе ставят, но очень похожую. Личинка разрушает человека, давая ему возможность самому замыкать контакт удовольствия. Это пока у эля не отрастут корни. Он же тоже слабый поначалу. А потом, когда корни длинные, он сам уже может все делать. Но все равно воздействует на центр удовольствия, уже просто чтобы боль глушить…