Эта мысль заставила Родиона очнуться.
Ощутив, что паутина утолщается, а его воля вконец ослабла и разорвать он ее не может и, главное, не желает, Родион оторвал кусок бордюра и, коротко, беззвучно почти крикнув, метнул его в девушку. Это было ужасно. Ему показалось, что он с размаху пригвоздил себе руку ножом к столу – боль, которую он ощутил, была даже больше.
Лев все еще действовал. Приобретший силу ядра, бордюрный камень пролетел девушку насквозь, ничуть не навредив ей, но разрушив иллюзию. Не находя больше зацепки в сознании Родиона, девушка с русалочьими волосами укоризненно посмотрела на него и рассыпалась как призрак. И вновь из ночи выплыл просроченный сквер с грязным снегом и черными колоннами деревьев.
Растворенный повернулся и уверенно зашагал к почерневшему сугробу.
– Нашарил! – пробормотал Родион. – Почувствовал, где паутину потерял. А до этого, видать, вслепую паутинки пускал.
Схватив дядю Сережу, он пригнулся и потащил его в кустарник. С каждой секундой пнуец становился все тяжелее. Лев, который Родион использовал уже давно, погасал. То ползком, то перебежками Родион передвигался от одного дерева к другому. Кустарник, весенний еще, без листьев, был неважным укрытием. Где-то близко, отыскивая его, шарил и растворенный. Когда лев окончательно погас, Родиону удалось заползти в фундаментную яму от опрокинутой ураганом беседки и затащить туда дядю Сережу. Земля была рыхлая и влажная, как раскопанная могила.
– Одуванчики! – сказал вдруг дядя Сережа. – Уйдешь в самоволку, а там одуванчики! Лежишь, смотришь в небо… а они к тебе наклоняются. Кажется, с неба растут!.. И сейчас вот тоже… одуванчики!
Родион, ловивший в темноте малейшие шорохи, вздрогнул. Он и не знал, что дядя Сережа очнулся и теперь лежит, придерживая сломанную руку. На миг Родион ощутил зависть, понятную лишь шныру. Насколько же дядя Сережа лучше его, если эльб только и сумел что опутать его какими-то воспоминаниями об одуванчиках! Вот и думай после этого плохо о людях! А ведь на первый взгляд казалось, что привлечь мечты дяди Сережи можно только бутылкой пива. Но все равно, одуванчики или девушки – это было не важно. Первая нащупывающая паутинка быстро окрепла бы, потому что дядя Сережа, в отличие от Родиона, понятия не имел, как противостоять эльбам.
Рванув дядю Сережу за здоровое плечо, Родион повернул его к себе. Дал ему затрещину. Голова у дяди Сережи мотнулась, но смотрел он по-прежнему бараньими глазами, хотя одуванчики, похоже, из мыслей его уже пропали. Теперь ему мерещилось что-то другое.
– Вертушки! Вертушки вызывать надо! Положат же ребят!.. Связист, подожди, браток! – крикнул дядя Сережа и, внезапно вскочив, рванулся из ямы навстречу растворенному.
Родион успел сбить его с ног, чтобы тот не слишком рвался к связисту. Дядя Сережа ворочался в мокрой яме и стонал, потому что упал на сломанную руку. Это было скверно, но все же боль отрезвила его.
– Слез с меня! – приказал он осипшим голосом.
Родион послушался, готовый вновь броситься на него, если потребуется. Дядя Сережа судорожно дышал, бодая землю лбом.
– Освободился, шнырь? Этот… как его… еще там? – спросил он.
– Ищет нас.
– Ясно. Лешик с Кузей где?
Родион ответил, что живы. Дядя Сережа коснулся своей сломанной руки, поправляя ее, и, засопев от боли, уткнулся в землю:
– Слушай сюда, шнырь. Если меня вдруг вырубит… Машину водишь?
– Да.
– Возьмешь мою. Доставишь меня, Лешика и Кузю к Димону. Там в бардачке на пачке сигарет телефон… В больницу не надо… понял меня? Найдут нас там. Димон – он все устроит!
– Ясно, – Родион выглянул из ямы, определяя, где сейчас растворенный.
Дядя Сережа тяжело дышал, выискивая в боли паузу, чтобы говорить дальше:
– Слушай, шнырь… Этот город для меня как родной… два года мне было, когда отца сюда служить перевели… не нравится мне, что здесь сейчас твориться стало… повсюду эти шастают… поначалу мы с ними бодренько боролись… четверо их приехало… вышибли… через полгода уже восемь заявились… и этим объяснили, уехали… а потом, видать, нашли они чего-то тут… забегали сильно… прямо рой их… теперь весь город под ними… не справиться нам, шнырь… не уберечь простого человека…
Родион жадно пропускал сквозь свой слух сбивчивый шепот.
– Что они нашли в городе? Где?
– Геологический музей… Там они, видать, чего-то шарят… и на складах, где образцы с экспедиций хранятся, там тоже… в основном не трогают ничего… но кое-что увозят…
– Потому вы и следили за музеем?
– Да. Подвернулся ты нам, шнырь, под горячую руку… рассердился я… ведьмарей мало, думаю… теперь еще и шныри приперлись…
Родион опять выглянул. Ему навстречу со стеклянным ржанием проскакал табун пегов. Крылья чуть приспущены, раскинуты, как в момент взлета… Что за образы? Что за странная ведьмарская паутина? Он снова спрятался, невольно оглянувшись вслед проскакавшим пегам.
Дядя Сережа бормотал что-то горячо, но почти невнятно.
– Где мой шнеппер? Ледовики где? – шепотом крикнул Родион.
Пнуец дернулся. Повернул к нему выбеленное луной лицо:
– Что?.. А?
– Кубики такие прозрачные! У меня с собой были… Где они?
Дядя Сережа замычал от боли, кусая рукав:
– Рука, шило тебе в печень… Осторожно, шнырь!
Родион отдернул ладонь, сообразив, что, забывшись, схватил дядю Сережу за плечо.
– Ключи от машины… карман… возьми их… там твое барахло… в багажнике… – просипел дядя Сережа.