– А разве это не так? – спросила Рина.
– Понятия не имею! – с досадой ответила Кавалерия. – Если Гай за свои пятьсот или сколько там ему лет всего не узнал, то я-то тем более не справочное бюро!
Видимо, голос ее прозвучал слишком громко. Алиса рывком встала. Потревоженные бабочки разом сорвались с нее. Одну из них, севшую на щеку возле рта, Алиса сумела прихватить губами, а потом резко дунула. Бабочка закувыркалась как осенний лист.
– Дураки! – произнесла Алиса. Смертные жетоны вызывающе звякнули. – Все гады! – еще громче сказала Алиса.
Сказала в сторону, непонятно к кому обращаясь, но, кроме Рины и Кавалерии, рядом с ней никого больше не было. Кавалерия никак не отреагировала, лишь дрогнула бровью. Алиса расхохоталась, повернулась и пошла прочь из Лабиринта.
– Кто-то, похоже, перегрелся! – прошептала Рина, зная, что Алиса может и вернуться, чтобы продолжить скандал.
– Напротив! – улыбнувшись, отозвалась Кавалерия. – С Алисой все очень неплохо.
– Она хамит!
– Нет. Не хамит. Это нравственный кашель. Человек выздоравливает, но еще кашляет… Некоторые другие нравятся мне куда меньше.
Рине захотелось уточнить, кто эти «некоторые другие», но она почувствовала, что ответа не получит, и вместо этого рискнула задать повторный вопрос, зачем нырнул Меркурий Сергеич.
Кавалерия, наклонившись, сорвала с клумбы хризантему. Потянулась было ее нюхать, но не донесла до носа и раздраженно отбросила:
– Он считает, что нам нужен козырь! Говорит, что Гай опережает нас на один ход! Если мы не перехватим инициативу, он нас додавит.
– А что за козырь? – спросила Рина.
На глаза Кавалерии попалась брошенная хризантема. Она подняла ее и с грустью расправила примятый цветок.
– Бывают же такие звери! – сказала она.
– Так это же, простите, вы сорвали… – смущенно начала Рина.
Короткая косичка Кавалерии дернулась как кошачий хвост:
– РАЗУМЕЕТСЯ! Вот я и говорю: «Бывают же такие звери!»
– А-а-а, – осторожно протянула Рина.
– Когда человеку нечего сказать, он говорит «а-а-а», – передразнила Кавалерия. – Кроме синих и красных, бывают закладки сросшиеся. Представь, что крохотный камешек – синяя закладка. И вот этот камешек волей случая оказывается внутри капли смолы или какой-нибудь улитки, которая, в свою очередь, является красной закладкой. И все это застывает на века с чудовищной, непредсказуемой силой внутри! Когда такая закладка оказывается в человеческом мире, она спутывает все карты! Как если бы на шахматной доске появилась фигура сильнее ферзя!
– А Меркурий знает, где эта сросшаяся закладка? – спросила Рина.
Кавалерия не то вздрогнула, не то пожала плечами:
– Он не говорил. Но наверняка догадывается, иначе не нырял бы… У каждого бывалого шныра есть на двушке секрет. Место, куда его постоянно влечет и которое он утаивает от других. Не потому, что там закладки лежат штабелями, а потому, что это его место. Внешне оно может быть неприметным. Какой-нибудь ручей или сосна с выступающими из земли корнями.
– И у вас есть такое место?
– Все может быть, – уклончиво ответила Кавалерия.
– Но почему Меркурий не достал сросшуюся закладку раньше, если знал, где она?
– Всякое появление сильной закладки должно быть своевременным. Но теперь приходится рисковать.
– И чего от такой закладки ожидать? – спросила Рина.
– А вот это хороший вопрос! Просто отличный! Пять баллов за вопрос! К сожалению, я пока не могу поставить себе пять баллов за ответ, поскольку не знаю его.
Истина прячется не в словах, а в промежутках между ними. В недоговоренностях. В крошечных трещинках.
Из дневника невернувшегося шныра
Грузовик был уже на МКАДе. Смирный новенький трейлер «Рено» с контейнером. Нет, не угадала Кавалерия, предположив, что на контейнере будет написано «Мебель». Просто трейлер и трейлер, ничем не отличающийся от всех прочих. Гаишники им совсем не интересовались, да если бы и заинтересовались чем-то, то лишь незначительностью груза и дальностью расстояния, на которое этот груз перевозили. В контейнере не было ровным счетом ничего, кроме единственного валуна, тщательно закрепленного на деревянном каркасе, чтобы он при торможении не бился о стенки.
На груз, хотя в данном случае это было не обязательно, имелись все необходимые документы. В них четким, несколько старомодным, привыкшим к завитушкам пера почерком значилось, что грузовик перевозит «Памятник всеобщему финалу». Гай, помещавшийся в кабине между Тиллем и одним из своих арбалетчиков, имел своеобразное чувство юмора.
Сидевший за рулем молодой арбалетчик Коля имел тем не менее серьезный водительский стаж, поскольку водил все виды машин едва ли не с пеленок. Еще у Коли был «греческий нос наоборот». Проще говоря, нос его походил на крошечную, постоянно ерзавшую кнопку и вообще чем-то напоминал пупок.
Грузом, таившимся внутри контейнера, Гай дорожил настолько, что не спал уже несколько дней и даже отказывался пересесть в собственную машину, которая с охраной тащилась теперь за трейлером.
Пробка на МКАДе походила на лениво ползущую змею. В блеске весеннего солнца каждая машина – чешуйка на ее бесконечной спине. Промучившись треть МКАДа, «Рено» свернул на ведущее к Копытово шоссе. Здесь затора уже не было. Ничего не мешало трейлеру разогнаться, но почему-то его скорость не увеличивалась. Напротив, трейлер двигался толчками. Новенький двигатель мучительно подвывал. Что-то в нем хрустело. Казалось, что и Гай, и Тилль, и водитель – все сидят на вулкане. Воняло паленой проводкой. Рывок – остановка. Рывок – опять остановка. Дальше – хуже. Точно мелкий горох просыпался на ржавый лист. И снова скребущий, уже непрерывный звук.