– За газ мы, к сожалению, платим. Найди счет, на котором написано «дохлые растения триаса»! – сказал Афанасий и отошел с бумажками к окну, чтобы разглядеть при свете какую-то нечеткую печать.
Ул же остановился напротив доски, взял мел и нарисовал чайник. Рядом же с чайником изобразил зачеркнутую руку.
– Пять копеек образования! Что это? – спросил он у младших шныров.
– Чайник и рука! – отозвалась Лара, любящая догадываться о простых вещах.
– Нет! Это великая конвенция шныров из трех «не»: «никто чужой чайник не тырит, не трогает, не выключает». Придет старший шныр из нырка, поставит себе чайничек. А тут мелочь какая-нибудь чайничек увидит – и либо в комнату к себе его упрет, либо воду всю из него сольет. Ясельный пень, куда я клоню? – сказал Ул, слегка передразнивая Кузепыча.
Младшие шныры подтвердили, что пень ясельный.
– Это хорошо! – одобрил Ул. – Хотя бывает и другое! Раз чайник кипел, хозяин про него забыл и спохватился только через два часа. Бежит и видит: чайник расплавился вдрызг, а на стене помадой написано: «Великая конвенция шныров!»
Афанасий вернул Улу счета, и тот хотел уже было выйти, но тут, опережая его, дверь распахнулась. В аудиторию влетел Влад Ганич и, крикнув «Пчелы!», умчался, не дав больше никаких объяснений.
Ул и Афанасий поспешили за ним. Младшие шныры, не успевшие даже одеться, не отставали. Рина, бежавшая сразу за Афанасием, видела, что он подскакивает как на пружинках. Ну просто не человек, а порхающий эльф.
Кавалерия и Кузепыч были уже возле улья и озабоченно о чем-то переговаривались. Пчелы, волнуясь, метались перед летком, изредка образуя подобие бороды. Жужжание внутри улья нарастало.
По тропинке навстречу старшим шнырам крупно шагал Меркурий. За ним спешил простуженный Вадюша и что-то тревожно бормотал. Меркурий в ответ проводил себе большим пальцем по шее от уха до уха, точно отрезал голову.
Афанасий обратился было к Меркурию с вопросом, что произошло, но тот лишь с досадой отмахнулся и повернул к пегасне. Зато Вадюша, обожавший все объяснять, остался на тропинке. Он немедленно зашевелил плечиками, как прихорашивающийся попугайчик, и сунул большие пальцы в карманы желтой куртки.
– Рядом с пчелиным ульем мы нашли вот это! – сообщил он, показывая на что-то белое, лежащее в кустах. Ул посмотрел.
– Ну мешок! И чего такого-то? – спросил он.
Вадюша негодующе чихнул в рукав.
– Не просто мешок! – крикнул он. – Полипропилен! А что хранят в мешках из полипропилена? Что? Что? Что?
Ул играть в угадайку не стал, а просто развернул мешок.
– А, вот он где! Сахарок-то наш! – сказал он.
– Что?! – взвыл Вадюша. – Ты зна-а-аешь?
– А чего тут знать? У Кузепыча при разгрузке мешок с сахаром подмочило. Он его выставил просушить, и его где-то затаскали… Ишь ты, раскисло все! Вокруг не снег, а сироп какой-то! То-то пчелки порадовались! – Ул зачерпнул горсть снега и лизнул его, убеждаясь, что снег действительно сладкий.
– Это диверсия! – взвизгнул Вадюша. – Шныровским пчелам нельзя сахар! У них другой цикл развития! Старым пчелам это не страшно. Но если молодая, только что вылетевшая пчела подкормится сахаром, она может ошибиться при выборе! Может, это уже произошло! Никто не знает, сколько этот мешок тут провалялся!
К ним подошла Кавалерия, которая что-то напряженно прикидывала, прикасаясь то к улью, то к уникуму на своей нерпи. Ее рука со скипетром слабо сияла.
– Две! Не три, а именно две, – негромко сказала она.
– Что «две»?
– Вчера утром из улья вылетели две пчелы. Здесь они не остались и прошли сквозь защиту ШНыра. Очень не вовремя.
– И что теперь будет?
– А что будет? Подозреваю, что появятся два новых шныра, – серьезно ответила Кавалерия.
– А мы можем их не взять? Это же будут неправильные шныры! Шныры, от которых мы можем ожидать вообще всего! – засуетился Вадюша.
Кавалерия, снявшая до этого очки, чтобы по своей привычке потереть пальцами переносицу, внезапно вспыхнула и дужкой очков, как кинжалом, ткнула Вадюшу в грудь. Проволочная дужка даже погнулась немного, а Вадюша в ужасе отпрыгнул.
– Не имеем права не взять! – крикнула Кавалерия. – Что мы можем об этом знать? Пути, ведущие на двушку, неподвластны нашему разуму! Там, где сильный ломается, слабый внезапно одерживает победу. Правильные они или нет, но если пчелы их позовут – мы их примем!
– Этим поступком он вышагнул из границ Бога.
– Бог безграничен.
– Да. Но там, где есть подлость, Его нет.
Из дневника невернувшегося шныра
После обеда к Рине подошел Вовчик и спросил:
– Мать, ты в Копытово, случаем, не собираешься? А то мне осла надо к писателям вести, а продукты одному не дотащить.
Рина хотя и обиделась немного на «мать», в Копытово собиралась. Кузепыч попросил ее купить двадцать лампочек по 60 ватт.
– А Окса?
– Она еще из города не вернулась. Так ты идешь?
– Хорошо. Только ты мне в Копытово напомни про лампочки!
– Идет. Только ты мне самому перед этим напомнишь, про что я тебе должен напомнить, – согласился Вовчик.
Он заскочил в пегасню и вывел из нее ослика Фантома. Сам Вовчик шел по тропинке, а ослик лениво трюхал рядом по снегу. Изредка нюхал снег и фыркал. Рина обнаружила, что Фантом лезет как перина, и, сжалившись, смахнула с его крупа висевший клок шерсти. Результат был очень предсказуем. Уже через минуту она сидела на корточках и, вырывая из блокнота страницы, торопливо строчила: